Воспоминания Комаристова Анатолия Ефимовича о Войне и послевоенных годах.

                                             Страница в разработке

                                












                 Заслуженный врач Российской федерации
                 Полковник медицинской службы в отставке
                                 Комаристов А.Е.
                           Короча – моя Родина
                           (1941-1948 годы)

                Короча война и послевоенные годы.
  Я родился в 1930 году в городе Короча Курской области. Родителей своих практически не помню. Это, наверное, потому, что мы с малого детства старший брат, я и сестра, жили и воспитывались у своих тетей и бабушки. В 1941 году отец ушел на фронт. Мой брат сохранил одну открытку и письмо от отца. Открытка была написана отцом в феврале, а письмо в июле 1943 года. В том же году летом нам пришло извещение из воинской части о том, что отец пропал без вести. Я писал письма отцу на фронт очень часто. Рисовал ему горящие немецкие танки, падающие самолеты с крестами, свастикой и обязательно в конце писал: «Смерть немецким захватчикам!». 
 В мае 2009 года, перед праздником дня Победы, наконец, после долгих поисков в Интернете я нашел информацию об отце. О нем имеются две записи. Первая: Комаристов Ефим Петрович, 1904, Курская обл. Корочанский р-н. Красноармеец, стрелок. Пропал без вести._08.1943. Вторая: Информация из документов, уточняющих потери. Комаристов Ефим Петрович, 1904, красноармеец, пропал без вести, _08.1943. В списке солдат, пропавших без вести и умерших от ран, значится: №89.Комаристов Ефим Петрович, красноармеец, огнеметчик, беспартийный, 1904, г. Короча, с 1941г., сын: Комаристов Василий Ефимович ул. К-Маркса №32. В этом же списке приведены сведения о нескольких солдатах уроженцах города Корочи и Корочанского района, погибших, умерших от ран и пропавших без вести.
  Одна тетя работала в пошивочной мастерской, которая располагалась рядом с кинотеатром, напротив сельскохозяйственного техникума. Кроме основной работы, она подрабатывала инструктором в соседнем детском доме - учила девочек шитью. Кстати, одна девочка привязалась к ней, считала ее матерью, взяла ее фамилию. И когда затем она ушла на фронт и вскоре погибла, командование воинской части прислало тете ее орден «Отечественной войны». Орден Ленина, которым она тоже была награждена – не прислали. Сообщили, что он остался в Государственном хранилище. 
 Хорошо помню воскресенье 22 июня 1941 года. Вернувшись с базара, тетя грустно сказала, что началась война. 
Вот так и окончилось наше детство. Радио, электричества, на нашей улице Карла Маркса, тогда не было. Новости узнавали на базаре, где на столбе висел «хрипящий» репродуктор, из районной газеты «Колхозная жизнь» и от людей. 
Наступили тревожные дни. Люди стали собираться в эвакуацию. Детей из детского дома должны были эвакуировать. Тете дали место на повозке. Она собрала наспех кое-какие вещи, посадила меня на повозку и мы поехали на Восток. Ехали мы, наверное, сутки, не более, где-то переночевали, и тетя решила, что поступили мы по отношению к бабушке и моей младшей сестре неправильно. В Короче осталась старушка и маленькая девочка. Что они будут делать? Как жить? И мы повернули обратно – погибать так всем вместе. На этом наша эвакуация вглубь страны закончилась. Вернулись мы в Корочу. Жили вначале в доме, а потом в сарае и погребе - сыро, мыши, еды и воды нет. Во время бомбежек мы все прятались в яме на огороде. Яма предназначалась для хранения картошки зимой. Старший брат в это время жил с другой тетей в городе Малоархангельск Курской области.
  Через Корочу на Восток шли тысячи людей с Украины, Западных районов страны. Машин тогда не было. Кто-то ехал на повозке, кто-то вез поклажу на тачке, а некоторые шли просто с мешком на плече. Детей тащили за руки, кого-то несли на руках. Больных стариков везли на тачках. Картина была страшная. Жара стояла ужасная. Это был июнь 1942 года. Воды и еды у них не было. Жители Корочи делились с беженцами последним, хотя и сами не знали, что их ждет впереди. Беженцы шли со стороны Белгорода по направлению к Старому Осколу. Тогда-же мы с ребятами видели воздушный бой над Корочей. Наши тупоносые истребители отчаянно сражались с немецкими «мессерами», но силы были явно не равны. Немцы сбили два наших самолета (они упали за Бехтеевкой), а остальные - улетели. 
1 июля 1942 года в Корочу пришли немцы. Темп наступления у них был очень высокий. Насколько я помню, никаких упорных боев за Корочу не было. После отхода наших войск в городе появились немецкие танки, они проехали по улицам Дорошенко и Интернациональной. Открыли огонь по домам, доехали до центра города, выстрелом из танка сбили статую Ленина, стоявшую на постаменте в центре сквера, и уехали в сторону Белгорода. Через несколько дней на постаменте кто-то поставил большой деревянный крест. 
 Немецких солдат мы увидели через два или три дня после «визита» танков. Они были точно такие, как показывают их в кино сейчас. В касках, коротких сапогах, с засученными рукавами, автоматами на груди и гранатами на поясе. У гранат были длинные деревянные ручки. Через день или два их уже в городе не было.
 Поскольку наши войска ушли, а немцы еще окончательно не пришли, народ, почувствовав безвластие, начал тащить все, что попадало под руку, грабить и поджигать магазины, склады. Называлось все это тогда «грабиловка».  
  Как я оказался около маслозавода – не знаю. Увидел там брошенную кем-то полуживую лошадь, она еле стояла на ногах, настолько была истощена. Попытался погрузить на нее небольшой мешок с семечками, но она падала от тяжести веса мешка. Понял, что ей приходит конец, бросил эту затею, взял в сумку немного семечек и пошел искать по городу какую-нибудь еду.
 В доме напротив нас жил мой ровесник. Он где-то узнал, что с плодоягодного завода народ тащит бочки с повидлом, вареньем и предложил мне отправиться туда. Пока мы добирались до завода, там появился немецкий офицер на лошади. Несмотря на то, что на территории завода было много людей, увидев нас, катящих бочку к дыре в заборе, он начал стрелять из пистолета в нашу сторону. Спасло нас только то, что конь пугался выстрелов и не стоял на месте. Мы залегли за бочку и поползли к дыре в заборе.  
Еще до оккупации, во время редких налетов на Корочу, немцы бросали бомбы наугад. Недалеко от нашего дома, на выгоне, упала большая бомба. Судя по диаметру дыры, примерно сантиметров 40-50, а может и больше. Там было поле, почва была мягкая и бомба ушла глубоко в землю, но не взорвалась. Мы с ребятами бегали смотреть «в дыру», но там ничего не было видно. Никто не пришел из военных, и мы ушли по домам.
Вскоре после ухода немцев на Восток заработал наш базар. Появились инвалиды, играющие в веревочку или цепочку. Торговали на базаре всем – иголки, нитки, самодельные мыло и спички, зажигалки, сделанные из гильз, тряпье и т.д. Все продавалось, все покупалось, все менялось.  
Перед оккупацией немцы иногда бомбили центр Корочи, хотя там не было ни одного солдата или военной техники. В центре базара до войны был небольшой универмаг. Одна бомба попала в него, когда там толкался народ. Мы с ребятами были в это время на базаре и с ужасом смотрели, как из развалин универмага выносят трупы людей. До прихода в Корочу немцы с самолета разбрасывали листовки над городом. Я читал их. Немцы предлагали нашим солдатам сдаваться в плен. Помню, что в них было написано: «Штыки в землю! Прочти и передай товарищу!» и нарисована свастика, от которой убегают наши солдаты.
Если до прихода немцев беженцы шли на Восток, то через некоторое время по улице Дорошенко на Запад потянулись колоны наших военнопленных. Конвоировали их не немцы, а наши предатели, как их называли «власовцы». Свирепствовали они ужасно – были хуже немцев. У каждого из них, кроме оружия, была плетка из толстого черного провода. Малейшее неповиновение и пленного избивали до крови. Мы видели, как некоторых больных или раненых, кто уже не мог самостоятельно идти, расстреливали здесь же на обочине дороги. Я не знаю, кто их потом хоронил. 
Выше больницы, перед Погореловкой, был большой выгон, где до войны пасли скот, иногда сажали свеклу. На выгоне немцы устроили лагерь для военнопленных. Там были сотни, а может быть и тысяча наших солдат. Если их и кормили, то раз в сутки. Воду привозили в бочке на лошади. Когда приезжала бочка, а жара стояла ужасная, нельзя было без боли смотреть, как за кружку или флягу воды, люди буквально убивали друг друга. Говорили, что в лагере были случаи предательства и доносительства. Стоило кому - либо сказать на другого пленного из-за куска хлеба или глотка воды, что он «политрук» или «коммунист» – его убивали на месте. Мы с ребятами несколько раз ходили к лагерю. Пытались даже через колючую проволоку передать пленным воду, но «власовцы» не подпускали нас к ограде.
Не могу забыть, как в саду нашей соседки, недалеко от выгона, пленного заставили вырыть себе могилу и тут же убили. Наверное, кто-то в лагере сказал, что он коммунист. Где мы прятались, что нас «власовцы» не видели – не помню. 
Несколько позже, когда в Корочу пришли венгры, из зарослей бурьяна и кустов мы видели, как венгерская жандармерия в саду детского дома, за небольшим курганом, расстреляла цыганский табор - мужчин, детей, женщин, стариков. Якобы за то, что цыгане увели у них несколько лошадей. Перед расстрелом жандармы заставили цыган выкопать себе могилу.  
 В сентябре 1942 года новые городские власти (в Короче был бургомистр) открыли школу в небольшом доме, напротив входа в Храм Рождества Пресвятой Богородицы. Дома решили, что лучше мне ходить в эту школу, чем бродить с ребятами по городу и базару. Сколько было классов, не помню, да и учеников было мало. Ввели урок «Закон божий», заставили выучить молитву «Отче наш». Перед началом уроков мы всем классом читали ее и молились. Кто преподавал, и какие предметы были еще - я забыл. Ходили мы в эту школу недолго.  
 После того, как немецкие войска ушли на Восток, в Короче они оставили венгерских солдат, но комендатура была немецкая. Территория детского дома на улице Карла Маркса была превращена в лагерь для военнопленных и евреев. Евреи ремонтировали дороги. У каждого из них на одежде было написано белой краской JUDE. Охраняли лагерь венгерские солдаты. 
Наш огород от детского дома отделяли густые заросли малины. Она разрослась выше человеческого роста. Надо отдать должное венграм – они относились к нашим военнопленным и населению более гуманно, чем немцы. Например, заступая на пост, часовой мог поднять проволоку и пропустить пленного к ближайшим домам, чтобы он мог попросить у жителей какую-нибудь еду, воду. Знаю, что было только одно условие: пленный должен был вернуться до момента смены часовых и тогда он возвращался в лагерь без проблем. Если кто-то не мог вернуться в условленное время, он лежал в нашей малине, ожидая «своего часового». О побегах из этого лагеря я ничего не слышал, хотя для этого были все условия.
 Как ни странно, но гимназия во время ухода наших войск, прихода немцев и венгров, осталась цела. Венгры устраивали там вечера танцев в большом зале, над которым был балкон. С этого балкона, мы, проникнув внутрь гимназии через подвал или окна, плевали и бросали окурки на танцующих внизу венгров и наших девушек, которых приводили венгерские солдаты. Иногда нам за это хорошо влетало от охраны. Перед уходом из Корочи немцы (а может быть и венгры) здание гимназии сожгли. 
Бои на Белгородском направлении шли непрерывно. То наши войска шли вперед, то вынуждены были отступать.
 В своей книге «Воспоминания и размышления» Маршал Советского Союза Г.К.Жуков несколько раз упоминает город Короча. Так, в апреле 1943 года в докладе Верховному Главнокомандующему И.В.Сталину, он сообщает, что в результате вспомогательного удара с целью разгромить и окружить пять наших армий немецкие войска могут выйти на рубеж река Короча – Короча – река Тим - Тим - Дросково. Тогда же, пишет Г.К.Жуков, был решен вопрос о районах сосредоточения основных резервов Ставки. Их намечалось развернуть в районе Ливны – Старый Оскол – Короча. К началу Курской битвы резервы фронта были расположены в районе Корочи. 7июля 1943 года немцы бросили более 200 танков в направлении Обоянь – Прохоровка и против 7-й гвардейской армии М.С.Шумилова - в направлении на Корочу. 
Люди потом говорили, что примерно в это время Г.К.Жуков был в Короче. Правда это или нет, я не знаю. В своей книге он об этом не пишет. 
Есть упоминание о Короче и в книге Маршала Советского Союза А.М. Василевского «Дело всей жизни». В докладе И.В.Сталину 19 марта 1943 года он и Г.К.Жуков писали: «…мы организовали прочную оборону по Северскому Донцу и далее через Гостищево, Быковку, Дмитриевку, Красную Яругу и Краснополье, прикрывая преимущественно направления на Обоянь и Корочу». Перед началом Курской битвы было создано несколько оборонительных рубежей. А.М.Василевский пишет: « Первый фронтовой рубеж пересекал Ольховатку, Фатеж, Любимовку, Марьино, Корочу, Шебекино и Купянск». «Оперативные резервы и вторые эшелоны Центрального и Воронежского фронтов находились у…Курска…Обояни…Прохоровки…Скородного … Корочи».
 Вернемся немного назад. Еще в середине зимы наши войска стали оттеснять немцев в сторону Белгорода. Немцы на крыше детского дома сняли несколько листов железа и посадили там наблюдателя с биноклем, а орудия поставили во дворе детского дома и в саду. Огонь вели в сторону Бехтеевки, откуда, наверное, должны были идти наши войска. На выгоне, где был лагерь для военнопленных, немцы установили несколько своих минометов. Потом мы узнали, что солдаты и народ звали их «ванюша». Когда они стреляли, вой стоял жуткий, как от нашей «катюши».
 Здание детского дома осталось целым. Его не взорвали и не сожгли.  
Началась эвакуация раненых из госпиталя, который размещался в районной больнице на улице Интернациональной. Вот здесь мы увидели, как немцы относились к своим союзникам - венграм. Если раненых немцев грузили на машины, то раненых венгров, которые пытались сесть в кузов, просто сбрасывали на землю. Венгры кричали, наверное, и от боли и от обиды. Зрелище было очень тяжелое. Мы везде все успевали посмотреть, хотя многое нам и не следовало видеть в том возрасте. 
 Мы почему-то раньше считали, что Короча была освобождена нашими войсками 23 февраля 1943 года. Мне кажется, что когда я еще учился в школе, день освобождения Корочи от немцев отмечали именно 23 февраля. Но я нашел в Интернете информацию, что Короча освобождена войсками Воронежского фронта в ходе Харьковской операции 8 февраля 1943 года. В книге Маршала Советского Союза А.М. Василевского «Дело всей жизни» сказано: « 7 февраля 40-я армия Москаленко овладела Корочей, а 9 февраля освободила Белгород». Где истина? 
Никаких упорных боев за Корочу я не помню. Утром на улице Дорошенко я увидел нашего солдата в белом полушубке, валенках, с автоматом ППШ на груди. Он был почему-то один или я не заметил других. Я побежал домой сообщить, что пришла Красная Армия. Радости нашей не было предела. Наконец-то немцы и венгры ушли. Наступила Свобода! Мы с ребятами ходили по улицам в поисках оружия, собирали патроны – благо добра этого было много. Я где-то подобрал трехлинейку. Она была с патронами и исправная. Вскоре опробовал ее на окнах детского дома. Стрелял из двери своего сарая по целым окнам детского дома, зная, что там никого нет. После каждого выстрела прятал винтовку в сарае в соломе, а патроны в другом месте. Вначале на выстрелы дома никто не обращал внимания. Но потом бабушка разыскала мой тайник. Винтовку она отдала солдату, который проходил в это время по улице, а патроны заставила разбросать по сугробам в огороде. Мы ходили с ребятами в детский дом посмотреть, что там творится, но кроме окоченевших трупов убитых евреев, ничего не увидели. Картина была ужасная. 
Летом 1943 года, недалеко от нашего дома, ближе к больнице, в овраге, после прихода наших войск, поставили несколько замаскированных машин. Это были радиостанции. Мы с ребятами крутились там постоянно в надежде добыть у солдат использованные батареи анодные сухие (их называли БАС). Они были тяжелые, как кирпич, но нас они интересовали как источники питания для лампочек от ручного фонарика. 
В обмен на дрова, пни, сухие ветки мы получали батареи, а приспособить их под одеялом с маленькой лампочкой, которой можно было водить по строчкам и читать книги - было делом техники. Света и керосина не было, использовали «каганец» - в блюдце с маслом тлел фитилек из ваты. Одно время комнату освещала «лампа», сделанная из гильзы от снаряда. Туда вместо керосина наливался бензин с солью. Такие «лампы» часто взрывались и являлись причиной пожаров. 
Светомаскировка выполнялась строго. Окна завешивали одеялами. Было страшно, когда вечером или ночью где-то высоко в небе натужно гудели самолеты, а потом были слышны отдаленные взрывы бомб.  
Однажды днем, мы с ребятами собирали в овраге дрова, чтобы обменять их у солдат на батареи. Внезапно из-за туч появились два самолета с крестами на боках. Летели они низко и, наверное, хотели уничтожить радиостанции или больницу. Страшно было ужасно. Бомбы упали в районе больницы, а самолеты тут же улетели в сторону Белгорода. Никто по ним открыть огонь не успел, хотя в саду детского дома стояли несколько машин, в кузове которых были зенитные пулеметы. Когда мы чуть-чуть пришли в себя, я увидел страшную картину. Она до сих пор стоит в моих глазах. Со стороны больницы шла вся в крови женщина, жутко кричала и несла на руках все, что осталось от девочки. 
Тяжело было с питанием. Тогда я впервые попробовал жареную на палочке ворону, которую нам удалось убить. Высшим лакомством был кусок жмыха. Люди звали его «макуха». Я принес жмых с маслозавода. Его можно было сосать полдня, но чувства насыщения не было. Спасала сахарная свекла, ее пекли в печи, лепешки, остатки выкопанной из ямы картошки, которую оставляли на весну для посева. 
Тете кто-то за пошитые бурки (в селах все носили лапти) сделал «крупорушку», на которой мы добывали что-то похожее на муку. 
 Когда ввели карточки – стало немного легче. Можно было всегда рассчитывать на маленький кусочек черного хлеба. Правда, за ним еще надо было отстоять огромную очередь. Мы ждали, когда привезут хлеб из пекарни. Она была недалеко от базара. Очередь собиралась задолго до привоза хлеба. Возили хлеб в деревянной будке, на лошади.  
 Постепенно жизнь налаживалась, работали некоторые учреждения, школа, кинотеатр. Электростанция наша вечно была на ремонте. Город был без электричества. Чтобы посмотреть кино, надо было руками непрерывно крутить динамо-машину, что мы и делали с ребятами по очереди. За это нас пропускали в зал на пол перед экраном. Смотрели в основном трофейные фильмы «Серенада Солнечной долины», «Большой вальс» и др. Позже в кинотеатре появился «движок», который часто ломался. Кинофильм, из-за отсутствия света, прерывался несколько раз за сеанс.  
Когда мы услышали, что война окончилась, радость наша была неописуема. Через некоторое время в Корочу стали возвращаться фронтовики, во многих домах смеялись и веселились. Мы еще не понимали того горя, что выпало на нашу и без того несчастную семью, что нам некого ждать с фронта. Таких семей в Короче было много… 
На семейном совете все тети вместе решили, что растить и воспитывать нас – брата, меня и сестру - будут сами и никуда, как сирот, отдавать не будут. Горсовет выделял нашей семье каждый год 4 или 5 соток земли на выгоне, недалеко от дома. Обрабатывали огород мы сами. 
Вначале наша школа была напротив почты, на улице Интернациональной, а затем ее перевели в центр на площадь у сквера, рядом с пожарной охраной.
 В сквере крест давно срубили, но постамент стоял пустой. Ребята шли в школу с охотой – соскучились, но по традиции в воскресенье мы иногда болтались по городу и базару.  
 В 1947 году была страшная засуха. Дождей не было. На огороде все сгорело, колодцы были вычерпаны до дна. Ходили с ведрами или к гимназии на водокачку или на «криницу», но это далеко за больницей в яру. Надо было спасать грядки и хоть немного картошки, а она требовала много воды. Очередь за водой была большая. Тяжело доставалось нам детство, но надеяться было не на кого. А чтобы нанять кого-то, нужны были большие деньги, которых семья не имела.
Когда я закончил 8 класс, мне захотелось поступить в Курскую школу ВВС. Ребята из этой школы носили форму, пилотки, погоны. Форма у них была красивая. Обеспечение там было государственное. Выпускников отправляли в летные училища. Дома решили, что старший брат поедет со мною в Курск и попробует устроить меня в эту школу. Экзамены сдавать не надо. До Курска мы ехали на крыше вагона, так как денег у нас было очень мало. После поисков нашли училище. На нас никто внимания не обращал, все были заняты своими делами. Документы мои никто не смотрел, на комиссии мы не были. Я заявил брату, что поступать в училище не буду, и мы поехали домой. Снова был тот же путь, в вагон нас не пустили и мы опять полезли на крышу. Таких как мы «пассажиров» было много, были среди них и хулиганы и воры. Свободных мест на крышах вагонов практически не было. Мы привязались к какой-то трубе и так ехали до Белгорода. Железная дорога тогда еще не была электрифицирована. Поезд тащил паровоз, из трубы которого на нас шел черный дым. Когда проезжали станцию Прохоровка, поразились огромному количеству наших и немецких подбитых и сгоревших танков. В августе 1943 года здесь было великое Прохоровское танковое сражение.
Дома тети сказали, что надо учиться дальше, а там видно будет – кем я стану. Они очень хотели, чтобы я после окончания школы поступил в медицинский институт.
 В школе учиться было интересно. У нас работал драматический кружок. 
 Активность ребят зависела и от руководства Дома Культуры, он был рядом со школой, а им все было, как говорят, «до лампочки». Танцы есть, народ приходит, и хорошо. Не помню, сколько стоил входной билет на танцы, но их этот тариф устраивал. Тайком в зале можно было дешево купить бутылку самогона и распить за сценой из горлышка. Хотя официально все это не разрешалось. Дежурные в зале были, но на это закрывали глаза потому, что им самим перепадало несколько глотков. Хорошо, что молодежь тогда еще ничего не знала о наркотиках - их в то время в Короче не было.
 Осенью и зимой вечерами мы пропадали в Доме Культуры. Как-то проходили без билетов. В зале был ужасный холод, здание не отапливалось. Все топтались в пальто, полушубках, телогрейках, валенках или бурках. Баянист садился на сцене на табуретку, выпивал стакан самогона, клал голову на баян и тут же засыпал, но и сонный играл хорошо - танго, вальс, фокстрот. В зале все курили самосад, так, что дым стоял коромыслом. Иногда бывали и потасовки среди подвыпивших ребят. Мы крутились там же в зале, иногда баловались, тогда нас выгоняли на улицу, на холод.  
 В целом дисциплина в городе была нормальная, злостного хулиганства не помню. Курить начинали чуть не с первого класса и, в основном, самосад. Девочки тогда не курили, и это уже было хорошо. Учителя наши очень строго относились к этим поступкам ребят и постоянно разъясняли вред курения. Беседовали сами, вызывали родителей, воспитателей. Курили, только спрятавшись за угол здания школы или в туалете. Во всей школе курящих ребят были единицы, да и то курили они из стремления показать себя взрослыми. 
И в школе дисциплина, несмотря на то, что только окончилась война, могла быть намного хуже, но хулиганства, не было. Ребята сдерживали себя, все было спокойно. Это заслуга наших ветеранов учителей, самих прошедших или переживших войну и все связанные с этим невзгоды. 
Много оружия еще было спрятано в сараях, погребах. Нередко звучали выстрелы в городе, взрывались гранаты в садах. Но потихоньку все стихало. Война заканчивалась в наших краях. 
 Периодически рассказывали, что кто-то подорвался на мине, кому - то оторвало руку или ногу, пальцы на руке или ноге.  
Активно собиралось по домам стрелковое оружие и наше и немецкое, гранаты, патроны. В окрестных селах этим занимались мало. Отсюда и молодежи с ранениями в больницу поступало больше.
На базаре можно было тайком купить оружие, гранату, но милиция активно это пресекала и такие торговцы строго карались.
А я больше не предпринимал попыток что- то подобрать, спрятать, с целью пострелять, продать или отдать своим друзьям.
До сознания стало постепенно доходить, что добром эти игрушки не кончаются. Тети воспитывали нас правильно – «подальше от греха». Может быть, поэтому у меня остались целыми руки, ноги, пальцы и, наконец, голова. Ведь при желании в то смутное время я мог заложить оружием и боеприпасами свой маленький сарай под самую крышу. Хорошо, что я не сделал этого. Но были в школе ученики, которые могли принести в школу не только гранату в портфеле, но и мину в сумке.
 Наш директор, как бывший офицер, вел с такими «воинами» беспощадную войну сам, и совместно с учителями и родителями. 
Постепенно до сознания ребят доходило, чем все это может закончиться.
В те годы много моих сверстников или погибли или стали инвалидами.
Мне кажется, что в центре города, на базаре висели объявления, призывающее народ приносить в милицию оружие и боеприпасы.
 Но сколько его еще оставалось на руках, в погребах, на чердаках, в сараях – никто сказать не мог. Стрельба и взрывы постепенно прекращались, но на прудах (за Погореловкой) глушили рыбу гранатами, которых сразу после ухода немцев можно было собрать не один ящик.
Не помню точно, в каком году окончательно прекратилась стрельба и взрывы в Короче и пригороде. Но думаю, что это произошло не раньше 1944 или даже 1945 года. Мы росли и становились серьезнее и гораздо умнее. 
Наше свободное от учебы время уходило на городки, волейбол и футбол. Волейбольную площадку мы сами оборудовали недалеко от школы. Команда была хорошая. Мы даже ездили в какой-то город - Старый Оскол или в Чернянку - и играли там с местной командой. В футбол мы играли на лугу около маслозавода. Обуви спортивной вначале не было. Добивали последние ботинки. Потом нам приобрели форму, настоящие бутсы и отличный мяч. Мы устраивали матчи на выгоне, в городе висели афиши, собирался народ.
Школьные годы пролетели быстро. Пришло время выпускных экзаменов. 
В июне 1948 года я получил аттестат зрелости. На следующее утро после выпускного вечера мы поехали в Харьков поступать в институты. В Курске в наше время было только два ВУЗа – педагогический и медицинский, зато в Харькове их было много – выбор был гораздо больше. Конкурсы везде были огромные. Большую конкуренцию нам составляли участники войны. Они приходили на экзамены в форме, с орденами. Конечно, им внимания со стороны преподавателей было больше, чем нам вчерашним школьникам. Но при поступлении ребятам все равно отдавалось предпочтение. 
Я сдал все вступительные экзамены и был принят на лечебный факультет Харьковского медицинского института. Это был 1948 год.  

  Комаристов А.Е.

короча 50-е

Добавлено 5 современных фото к фотографиям "Короча 50-е".Посмотреть можно по ссылке ниже.

Короча 50-х годов

Добавлено Шесть фотографий нашего города 50-х годов.Посмотреть можно ЗДЕСЬ

Обсуждение материалов сайта на форуме ЗДЕСЬ

установить счетчик посещений